Взгляд нимфы упал на крошечное растение у ее ног.
— Оно тоже прекрасно, — сказала она, протягивая к нему руки.
Атон резко заговорил:
— Это же хвея! Дикая хвея.
— Мне не позволено ее сорвать?
— Не позволена, — сказал он, бессознательно подражая ее выбору слов. — Хвея — только для мужчин. Я уже тебе говорил.
Она снова рассмеялась.
— До тех пор, пока они любимы, — она сорвала цветок. — Смотри! Смотри, она не вянет в моей руке. Я даю ее тебе в подарок, и она будет любить тебя и оставаться с тобой, пока ты будешь помнить мою песню.
— Я не знаю твоей песни.
Ока воткнула зеленый стебель ему в волосы.
— Ты должен прийти ко мне еще раз и выучить ее, — руки нимфы легли на плечи мальчика, разворачивая его кругом. — Иди, иди же, не оглядывайся.
Атон пошел, смущенный и восторженный одновременно.
Он вернулся на следующий день, но поляна была пуста. Лесная нимфа исчезла и забрала с собой песню. Он вспоминал ее, пытаясь восстановить мелодию, но возникали лишь мимолетные обрывки. Атон дотронулся до пня, на котором она сидела, желая узнать, сохранилось ли в нем ее тепло. Потом начал сомневаться, существовала ли она вообще, но не смог избавиться от видения нимфы. Она разговаривала с ним, она поцеловала его, она подарила ему хвею и часть песни; воспоминание было необычным, сильным и таинственным.
В последующие дни Атон продолжал посещать поляну в лесу, надеясь найти хоть какой-то намек на музыку. В конце концов он перестал делать это и сдался более унылому миру действительности — почти сдался.
Ближайшие соседи жили в долине, в пяти километрах от них. Они принадлежали к одной из ветвей низкородной Династии Восемьдесят-Первых, которые возделывали неплодородную землю и делали это не слишком усердно. Аврелий никогда о них не вспоминал. Атон не знал об их существовании до тех пор, пока нимфа косвенно не познакомила его с детьми Восемьдесят-Первых.
После того, как и десятое посещение леса ничего не дало, одолеваемый одиночеством Атон вынужден был предположить, что прекрасная женщина ушла навсегда (сделать это было ему легче, чем считать двузначные числа с помощью всего-навсего десяти пальцев), или же начать ее поиски в других местах. Он выбрал последнее. Наверняка она где-то была, и естественно было исследовать длинную равнину, поскольку гулять по горячему черному шоссе ему запрещали. Его тетка всегда прибывала на аэромобиле оттуда, пересекая равнину, и пока он не представлял себе ее местожительство в пространстве, да и не желал его посещать, это прибавило логики его решению.
Вооруженный увесистой ДЗЛ он отправился в путь и зашагал по удивительным полям, мимо извилистых потоков и перелесков. Представший перед ним мир оказался обширнее, чем он предвкушал, но Атон перекладывал тяжелую книгу из руки в руку, иногда отдыхал, приказывал ногам не страшиться немыслимых расстояний и, наконец, оказался у границы Восемьдесят-Первых.
Там он встретил не нимфу, которую искал, а мальчиков-близнецов своего возраста, Лешу и Леню, и их младшую сестренку Любу. Так завязалась дружба, длившаяся ровно семь лет.
— Смотрите, у него хвея! — закричал Леша, заметив целеустремленного путника.
Дети Восемьдесят-Первых окружили Атона, который отреагировал на интерес к его знаку отличия со снисходительной хмуростью.
— А почему у вас нет? — спросил он.
Леня замялся:
— Я пробовал. Она умерла.
— А где ты взял свою? — задал вопрос Леша.
Атон объяснил, что красивая лесная женщина подарила ему цветок на день рождения и что теперь он ее ищет.
— Ну, и врать ты мастер! — завистливо произнес Леня. — А ты можешь сделать бомбу?
— Мы делаем бомбу! — воскликнула маленькая Люба.
Леня хлопнул ее по голой спине.
— Без девчонок, — произнес он. — Это мужское дело.
— Ага, — сказал Леша.
— Ага, — отозвался Атон, хотя бомба была ему неинтересна. — Только мне нужно безопасное место для книги. В ней Словесная Земля[1].
— Это вроде багрового песка? — поинтересовался Леша. — Может, использовать ее для бомбы?
— Нет! Словесная Земля — поэт. Он пишет в рифму о теплом пепле. «О радость! В нашем пепле…»
— Кому это надо? — сказал Леня. — Настоящие мужчины делают бомбы.
Затем они спрятались втроем в укрытии близнецов — скрытой в густом кустарнике землянке возле загона для свиней. Они мастерили бомбу из камней и разноцветного песка. Леня слышал, что смесь серы (которую они узнавали по желтому цвету) и калийной соли взрывается, если бросить ее достаточно сильно. Но почему-то смесь не взрывалась.
— Наверняка из-за соли, — сказал Леня. — Это обычный белый песок. А нам нужна настоящая соль.
Люба, вертевшаяся возле землянки, не упустила благоприятного случая.
— Я могу достать!
Вскоре она вернулась с солонкой, которую стащила из кухни, но не отдавала ее мальчикам до тех пор, пока они не пообещали принять ее в игру. Оставшуюся часть дня она приставала к Атону, порой вызывая у него отвращение. Она была в грязи с ног до головы, а ее длинные черные косы все время лезли в бомбу.
Прошли годы. Началось обучение. Атон узнал об истории и обычаях своей планеты и о великой Династии Пятых. Он научился читать на трудном древнем языке и с изумлением пробирался сквозь огромный текст ДЗЛ. Считал он теперь куда дальше, чем до десяти, и производил с числами разные действия. Он знал К-шкалу температур и §-шкалу времени. Он начал долгое ученичество в хвееведении.
Свое свободное время, теперь более редкое, Атон проводил, в основном, на хуторе Восемьдесят-Первых. Мальчишки бросили заниматься бомбой и перешли к другим затеям. Лешу и Леню не обязывали получать объем знаний, требуемый от сына Пятого, и учеба у них шла гораздо легче. Люба никогда не отказывалась от своей привязанности к Атону. Близнецы же то и дело его дразнили: «Поцелуй ее, и она принесет соли. Крепкой соли». Но он воспринимал Любу как сестру, которой у него никогда не было, и довольствовался тем, что дергал ее за косы, достаточно сильно, впрочем, чтобы она вела себя как следует. А время неуловимо воздействовало на всех.
Выращивание нежных зеленых цветов представляло собой сложное дело: смесь науки, искусства и характера. Вскоре стало очевидно, что у Атона к этому призвание. Растения, за которыми он ухаживал, были крупнее и красивее остальных, а его опытные участки цвели вовсю. Будущее хвеевода казалось ему гарантированным.